28 марта 1922 года в зале Берлинской филармонии два русских эмигранта-монархиста попытались убить русского эмигранта-антимонархиста, лидера партии кадетов Павла Милюкова. Милюков остался в живых, но погиб его товарищ по партии Владимир Дмитриевич Набоков, отец русского писателя Владимира Набокова.
Он сделал свой Выборг
Конституционно-демократическая партия (партия конституционных демократов, кадетов) была основана в революционном 1905 году, во время Всероссийской октябрьской политической стачки. Учредительный съезд партии завершился 18 октября, на следующий день после обнародования Высочайшего Манифеста об усовершенствовании государственного порядка, даровавшего населению «основы гражданской свободы» (здесь и далее даты событий, произошедших до перехода России на григорианский календарь, даны по старому стилю).
На II съезде партии в январе 1906-го к ее названию были добавлены слова «Партия народной свободы» и был избран центральный комитет партии, в состав которого вошли, в частности, Павел Милюков и Владимир Набоков.
В феврале–марте 1906 года состоялись выборы в Государственную думу, первые в российской истории парламентские выборы. На них кадеты получили больше голосов, чем какая-либо другая партия: представителям партии досталось 179 из 499 думских мандатов. Один из этих 179 получил депутат от Санкт-Петербургской губернии Владимир Набоков.
Он стал одним из самых ярких депутатов и ораторов I думы. Работал в комиссии, готовившей думский ответный адрес (обращение) на тронную речь Николая II. В документе содержались требования: полной амнистии по всем делам религиозным, аграрным и политическим, ответственности министров перед думой, введения всеобщего избирательного права. На заседании 13 мая было зачитано заявление председателя Совета министров Ивана Горемыкина, в котором правительство отказалось от каких-либо уступок думцам по всем ключевым вопросам. Сразу после этого на трибуну поднялся Владимир Набоков и произнес речь, в которой назвал сложившуюся ситуацию «конституционным абсурдом». Речь заканчивалась словами: «С точки зрения принципа народного представительства мы можем только сказать одно: «Исполнительная власть да покорится власти законодательной»!»
Власти также отвергли подготовленный думской комиссией (в работе которой участвовал Набоков) проект решения об отмене смертной казни.
В июне в думе выступал министр внутренних дел Петр Столыпин — по запросу депутатов в связи с еврейскими погромами в Вологде, Царицыне и Калязине. После него на трибуну поднялся Владимир Набоков и обвинил в организации погрома в Вологде и в руководстве им жандармского ротмистра Пышкина. В своей речи Набоков заявил: «У нас тоже есть тайное правительство — своего рода ротмистр Пышкин, и есть открытое правительство, которое в иных случаях, в лице представителей своих, одушевлено, может быть, горячим желанием положить конец всему этому безобразию… Для Вологды дело вовсе не в том только, чтобы ушел г. вологодский губернатор или г. вологодский полицеймейстер: надо убрать прежде всего ротмистра Пышкина. Я думаю, что и для России мы должны, конечно, требовать, чтобы ушли те, которые сочли возможным существование с «ротмистром Пышкиным», но вместе с тем мы считаем, что когда они уйдут, то другие могут прийти на их место с одним только категорическим условием, чтобы были навсегда из русской жизни вырваны господа ротмистры Пышкины!» (Бурные аплодисменты.)
Столыпин заявил, что в случае обнаружения вины Пышкина тот будет привлечен к ответственности (Ротмистр Иван Пышкин после проведения следствия по делу о погромах был переведен в Екатеринбург с целью обеспечения его безопасности. 23 июня 1907 года член летучего боевого отряда партии эсеров убил ротмистра Пышкина двумя выстрелами в спину).
9 июля 1906 года I Государственная дума была распущена. 9–10 июля около 230 уже бывших депутатов собрались на совещание в гостинице «Бельведер» в Выборге. На нем было принято составленное Павлом Милюковым обращение «Народу от народных представителей», более известное как «Выборгское воззвание», призывавшее к кампании гражданского неповиновения властям.
167 подписавших воззвание (в том числе 71 представитель фракции кадетов) были осуждены на три месяца тюремного заключения и лишение избирательных прав.
Как большевики создали «врага народа»
14 мая 1908 года Владимир Набоков оказался в тюрьме «Кресты». Ранее он уже бывал в ней несколько раз: во время учебы на юридическом факультете и потом в качестве преподавателя уголовного права. Свой тюремный опыт Набоков описал в опубликованном в том же году очерке «Тюремные досуги».
Цитата из очерка: «… пребывание в тюрьме, в особенности кратковременное, менее всего способствует возможности изучить ее. Но и такое пребывание достаточно для того, чтобы проникнуться глубоким скептицизмом по отношению к результатам применения лишения свободы в качестве меры «исправительного воздействия»».
Дуэль
Приговор лишил Владимира Набокова возможности избираться в новый состав думы. Павел Милюков же депутатом I думы не был, потому «Выборгское воззвание» не подписывал и мог осуществлять парламентскую деятельность. В 1907 году Милюков был избран в думу 3-го созыва, а в 1912-м — в думу 4-го созыва. В III и IV думах кадеты находились в оппозиции, имея всего 54 и 59 мест соответственно. 1 ноября 1916 году Милюков произнес в думе речь с резкой критикой правительства, в которой рефреном звучала фраза: «Глупость или измена?». Особую ярость у правых сил вызвали следующие слова Милюкова: «Это та придворная партия, победою которой, по словам «Нейе Фрейе Прессе», было назначение Штюрмера (государственный деятель Российской империи, придерживался правых взглядов.— “Ъ”): «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы»». Цитату из австрийской газеты Милюков привел по-немецки во избежание обвинений в оскорблении Ее Величества. Эта речь Павла Милюкова в силу стечения исторических обстоятельств сыграла свою роль в судьбе Владимира Набокова.
Лишенный в 1907–1917 годах думской трибуны, Набоков тем не менее воспринимался как второй человек в кадетской партии. С 1906 года он был одним из редакторов кадетской газеты «Речь».
В 1913-м был оштрафован на 100 рублей за публиковавшиеся в «Речи» репортажи из Киева с процесса по делу Бейлиса, обвинявшегося в ритуальном убийстве.
Со стороны политических противников Набоков подвергался яростным нападкам.
«Реакционная печать беспрестанно нападала на кадетов, и моя мать, с беспристрастностью ученого коллекционера, собирала в альбом образцы бесталанного русского карикатурного искусства (прямого исчадия немецкого). На них мой отец изображался с подчеркнуто «барской» физиономией, с подстриженными «по-английски» усами, с бобриком, переходившим в плешь, с полными щеками, на одной из которых была родинка, и с «набоковскими» (в генетическом смысле) бровями, решительно идущими вверх от переносицы римского носа, но теряющими на полпути всякий след растительности. Помню одну карикатуру, на которой от него и от многозубого котоусого Милюкова благодарное Мировое Еврейство (нос и бриллианты) принимает блюдо с хлеб-солью-матушку Россию». (В. В. Набоков, «Другие берега»)
В 1910 году Владимир Набоков опубликовал статью «Дуэль и уголовный закон». На следующий год автору пришлось самому столкнуться с предметом своей статьи.
В октябре 1911-го Набоков опубликовал в «Речи» заметку, в которой обвинил гласного Санкт-Петербургской городской думы, сотрудника редакции газеты «Новое время» Николая Снессарева в том, что тот способствовал получению компанией Westinghouse Electric Corporation контракта на постройку первой линии электрического трамвая в столице Российской империи. Из статьи следовало, что Снессарев получил 26 тысяч рублей за публикацию положительных материалов о компании в прессе.
16 октября газета «Новое время» опубликовала подписанное Снессаревым «Письмо в редакцию», озаглавленное «Урок инсинуации гг. Милюкову, Гессену и Набокову». (Кадет Иосиф Гессен был соредактором газеты «Речь».)
В начале письма Снессарев утверждал следующее: «Никаких 26 000 за консультацию фирма Вестингауза мне не давала. Задолго до постройки трамваев я принимал участие в организации этого общества в России. Конечно, не даром, а за определенное жалование. Имел частные деловые и личные сношения (ни с какой стороны не касающиеся трамваев) с главным директором-распорядителем общества Вестингауза, г. Смитом. Ничего предосудительного в моих действиях не видел и не вижу. Никогда своих отношений не скрывал, да и не мог скрывать, ибо помещал людей на службу в фирме и открыто присутствовал на заседаниях директоров. Вот фактическая канва, на которой вышивает лживые узоры «Речь». Что касается получения подряда на постройку трамваев в Петербурге, то, разумеется, ко мне, как лицу, отлично знающему городские дела, обращались не только представители Вестингауза, но решительно все предприниматели в этом роде».
Заканчивалось письмо нападками на лидеров кадетской партии: «Теперь, надеюсь, читателям «Речи», если они прочтут эти строки, станет ясна инсинуация газеты. Но возможно, что это опять не поймут вдохновители «Речи». Для них даю поэтому более наглядный урок, что такое инсинуация.
Почему провалился самый опасный мятеж против советской власти
Г.г. Милюкова и Гессена, как это говорится, «оскорбляли действием» и, кажется, неоднократно. Это факт. Однако, если бы на вопрос, кто такие Милюков и Гессен, я ответил: «битые люди», то это была бы инсинуация: на суде выяснилось, что гг. Милюков и Гессен с моральной стороны не заслуживали пощечин.
Г. Набоков, будучи беден, как Иов на гноище после ограбления его караванов, женился на богатой московской купчихе. Это факт. Но если на вопрос, кто такой г. Набоков, я отвечу: «человек, женившийся на деньгах», то несомненно прибегну к инсинуации. Можно жениться на миллионерше и не быть содержанцем.
Понимаете ли вы теперь, гг. Милюков, Гессен и Набоков, что такое инсинуация? Этот мой ответ будет последним, какую бы ложь и клевету «Речь» ни печатала далее».
Жена Владимира Набокова Елена Ивановна, урожденная Рукавишникова, дочь совладельца Ленских золотых приисков Ивана Рукавишникова, действительно была очень богата. После свадьбы она купила дом на Большой Морской улице в Санкт-Петербурге, на первом этаже которого сейчас находится Музей В. В. Набокова.
Личное оскорбление Владимир Набоков воспринял очень остро. Поскольку Снессарев, по словам Набокова-сына, был «недуэлеспособной личностью», Набоков-отец отправил к главному редактору «Нового времени» Михаилу Суворину своего зятя Николая Коломейцева с требованием извинений. Не получив таковых, Коломейцев передал Суворину формальный вызов на дуэль. Вызов принят не был.
18 октября «Речь» опубликовала «Письмо» Владимира Набокова: «Считая ниже своего достоинства вступать в какие бы то ни было сношения с г. Снессаревым, я полагал, что редакция «Нового времени» в состоянии отличить ту границу, которая отделяет газетную полемику хотя бы и личного характера, от чисто хулиганских выпадов, затрагивающих семейные отношения, и допустив такой выпад, сознает неправильность своих действий. Ввиду этого я обратился к редактору «Нового времени» г. М. Суворину с предложением напечатать в «Новом времени» извинение по поводу помещения письма г. Снессарева, которое я готов был приписать недосмотру. Предвидя возможность отказа редактора исполнить мое требование, я усматривал в таком отказе выражение солидарности с г. Снессаревым и, не имея другого средства заставить редактора «Нового времени» понести ответственность за случившееся, просил доверенное лицо передать ему мой вызов. Г-н М. Суворин отказался и от исполнения моего требования и от принятия моего вызова, отсылая меня к г. Снессареву.
Мне остается только подчеркнуть, что редактор «Нового времени», очевидно, так же мало, как и его сотрудник, заслуживает того, чтобы, кто-нибудь ожидал от него естественного проявления личной порядочности».
Газетная перепалка продолжалась нескольких дней и шла в нескольких номерах. Противники обвиняли друг друга в отказе от дуэли, а также пыталась уличить в нарушении правил дуэльного кодекса. При этом позиция главного редактора «Нового времени» состояла в том, что на дуэль следовало вызывать не его, а Снессарева. В поддержку этой позиции 22 октября в «Новом времени» был опубликован фельетон «Неистовый Вольдемар», подписанный «Бор. С-н». Его автором был Борис Суворин, сводный брат главного редактора. Набоков в фельетоне был назван Вольдемаром Великолепным, а Милюков — Павлом Самодовольным.
На следующий день «Новое время» опубликовало еще один пасквиль — «Рыцарь без страха», в котором Набоков был выведен под именем виконта Набо. Этот текст был подписан псевдонимом Фавн, авторство неизвестно.
Из Петрограда в Берлин через Крым и Лондон
В 1917 году после отречения императора Николая II в пользу великого князя Михаила Александровича Владимир Набоков участвовал в составлении акта о непринятии престола князем Михаилом. Милюков, занявший 2 марта пост министра иностранных дел Временного правительства, предложил своему соратнику Набокову должность генерал-губернатора Финляндии, но тот отказался. Он занял другой пост — управляющего делами Временного правительства. После правительственного кризиса в начале мая Набоков (одновременно с Милюковым) подал в отставку, но продолжил работу на других должностях — гласного в Петроградской городской думе, сенатора Уголовного кассационного департамента при Правительствующем сенате и члена Юридического совещания. 25 октября он был в Зимнем дворце на заседании правительства, посвященном сопротивлению большевикам, но ушел до того, как те взяли Зимний штурмом.
Как член Юридического совещания, Набоков принимал участие в составлении закона о выборах в Учредительное собрание. 12 ноября он был выбран депутатом Учредительного собрания от партии кадетов. Через неделю ненадолго уехал в Москву, а по возвращении вместе с другими членами комиссии по выборам в Учредительное собрание был арестован по приказу Владимира Ленина и с 23 по 27 ноября находился под арестом в Смольном. Вскоре после выхода на свободу Владимир Набоков уехал из Петрограда в Симферополь в вагоне первого класса. Членов семьи он предусмотрительно отправил в Крым раньше.
На каких условиях возвращали в страну врагов власти в 1920-хх. годах
В недолговечном Крымском краевом правительстве он занимал пост министра юстиции. 15 апреля 1919 года семья Набоковых отплыла из Севастополя в Стамбул на греческом грузовом судне «Надежда». В Стамбуле им не дали сойти на берег. Они поплыли дальше. Греция. Франция. Оттуда уже по земле и снова по воде — в Лондон.
В Великобритании у Владимира Набокова был брат Константин, советник посольства России, временно управлявший посольством.
26 ноября 1917 года народный комиссар иностранных дел Лев Троцкий освободил от своих обязанностей всех дипломатов, отказавшихся сотрудничать с советской властью, но посольство продолжало работать. Советских дипломатических представителей британские власти не признавали до 1922 года (в сентябре 1919-го Константина Набокова на посту поверенного в делах России сменил Константин Саблин).
Смотреть
В Лондоне в феврале 1920 года Набоков снова стал сотрудничать с Милюковым в качестве редактора журнала The New Russia: A Weekly of Russian Politics, издававшегося Комитетом Освобождения России (Russian Liberation Committee).
Журнал издавался на деньги образованного в Омске Российского правительства адмирала Колчака, выходил до декабря 1920 года, но к тому времени и Милюков, и Набоков уже покинули Лондон. Первый перебрался в Париж, второй — в Берлин. Пути старых приятелей разошлись не только географически.
В начале 1920-х в рядах кадетов произошел раскол. Часть заняла более либеральные, левые позиции (эти взгляды разделял Милюков), другая — более националистические (их идейным лидером стал Набоков).
В Берлине семья Набоковых сначала жила в квартире, принадлежавшей Иде Левенфельд, вдове переводчика с русского Рафаэля Левенфельда, в доме 1 по Эгерштрассе (дом сохранился). В сентябре 1921 года они переехали в квартиру в доме 67 по Зексишештрассе (дом был разрушен во время Второй мировой войны). Этот адрес стал последним в жизни Владимира Дмитриевича Набокова.
В Берлине, одном из главных центров русской эмиграции, Набоков возглавил Общество помощи русским гражданам. Он был избран членом правления Союза русских журналистов, работал в других эмигрантских организациях.
В начале ноября 1921 года Владимир Набоков, Иосиф Гессен и Август Каминка подписали с издательством Ullstein соглашение об открытии новой русской газеты. Уроженцы Херсона Гессен и Каминка были кадетами с многолетним стажем, в дореволюционное время они, как и Набоков, работали в газете «Речь». Новая газета должна была отражать интересы правых кадетов, и ее название, по общему мнению, должно было напоминать «Речь». Издание назвали «Руль».
Смотреть
Первый номер «Руля» вышел 16 или 17 ноября 1921 года. Владимир Набоков-старший был в газете одним из редакторов и автором. В «Руле» были опубликованы первые литературные произведения Владимира Набокова-младшего: уже в №10 вышло стихотворение «Лес», подписанное псевдонимом Cantab.
Следующие стихотворения и рассказ «Мир духов», опубликованные в отцовской газете, Владимир Владимирович Набоков подписал более известным сегодня псевдонимом — Сирин (во избежание путаницы со знаменитым отцом).
В конце октября 1921 года в Вашингтон перед международной конференцией об ограничении морских вооружений и проблемах Дальнего Востока и бассейна Тихого океана прибыли три представителя Временного правительства — бывший премьер-министр князь Георгий Львов, бывший министр иностранных дел Павел Милюков и бывший министр внутренних дел Николай Авксентьев. В работе конференции они, а также «посол Керенского» Борис Бахметев (власти США формально признавали его послом России до 30 июня 1922 года) официально участия не принимали, имея статус наблюдателей. Российские наблюдатели хотели, чтобы их выслушали как представителей будущего «великого демократического государства». Зимой Милюков, называвший себя «наполовину американцем», читал лекции в бостонском Институте Лоуэлла. А затем вернулся в Европу.
Выстрел в филармонии
Вечером 28 марта 1922 года в одном из залов Берлинской филармонии собралось около 1200 человек, чтобы послушать лекцию Павла Милюкова «Америка и восстановление России». Владимир Набоков получил именное приглашение.
В день лекции «Руль» опубликовал заметку «К приезду П. Н. Милюкова». В ней, в частности, говорилось: «Те тактические разногласия, которые в свое время провели грань между нами и нашим старым товарищем и руководителем, и теперь еще не устранены, и он выступает в Берлине под флагом «демократической» группы партии народной свободы, напоминающим и о существовании этой грани, и о том, сколько в ней условного, временного, случайного. Уже тогда, когда она проводилась, мы выражали уверенность, что время сотрет ее, и что в понимании тех задач «восстановления России», о которых завтра будет говорить П. Н. Милюков, в способах их осуществления и в оценке пригодных для того сил, мы, в конце концов, не разойдемся — что наш единый конституционно-демократический фронт будет восстановлен… Как бы то ни было, наша прошлая полемика не мешает нам искренно приветствовать выступление в Берлине одного из крупнейших и авторитетнейших русских деятелей».
В следующем номере «Руля» был опубликован ответ Милюкова, озаглавленный «Памяти старого друга»:
«Для меня назначались эти пули, но я жив, а ты лежишь без дыханья. Маленькая красная точка под сердцем, две таких же на спине. Три пули, выпущенные безумным фанатиком,— вот все, что было нужно, чтобы разбить тонкий изящный сосуд из драгоценного сплава и превратить его в недвижную массу. Ты хотел удержать руку убийцы и пал жертвой твоего благородного жеста…
А всего за несколько минут мы так дружно встретились после болезненного политического разрыва: я только что прочел твой сердечный привет мне по поводу моего приезда в Берлин.
Я узнал в нем моего старого верного друга под непривычной маской политического противника. Были произнесены слова примирения. Мы поцеловались. Кто мог думать, что твой поцелуй будет прощальным.
На кафедру я пошел, размышляя, как смягчить тона характеристики той политической позиции, которая отделила тебя от меня. Я видел твой оживленный взгляд в первом ряду справа, я предвкушал удовольствие серьезного подробного разговора на темы моей лекции. Я сошел с кафедры навстречу приветам друзей и твоим…
Шум, направленное прямо на меня шагах в десяти дуло револьвера, два выстрела, меня миновавшие, потом общая свалка и мое падение, устроенное другом, который получил вдруг пуль (так в тексте.— “Ъ”), выпущенный в меня; три новых учащенных выстрела и через несколько минут в соседней комнате твой неподвижный труп с откинутой рукой, с остановившимися глазами — и с этой маленькой красной точкой под сердцем».
Как США высылали анархистов в Россию
О том, что произошло в филармонии после того, как Милюков закончил первую часть лекции и стал спускаться в зрительный зал, многочисленные свидетели рассказывали по-разному, как это часто бывает в подобных случаях. Картина, складывающаяся на основе этих свидетельств, выглядит примерно так. Набоков спросил у сидевшего рядом Каминки, почему тот не аплодирует. В это время раздались выстрелы. Сидевший то ли в первом, то ли втором ряду «маленький черненький» молодой человек открыл огонь из револьвера по Милюкову. Стрелявший, встав в театральную позу, что-то прокричал (варианты: «Я публично заявляю, что убил Милюкова, мстя за оскорбление государыни в речи, которую он произнес в Государственной думе», «Я отомстил за царя», «Это месть за царя»). Врач Александр Аснес повалил Милюкова на пол. В зале поднялась паника, многие зрители устремились к выходам. Набоков бросился на человека с револьвером, чтобы обезоружить его (возможно, ему попытался помочь Каминка). Тогда другой молодой человек, «со светлой бритой головой», несколько раз выстрелил в Набокова.
Милюков не пострадал. В Набокова попали три пули, один выстрел оказался смертельным. Ранения разной тяжести получили: врач Александр Аснес, врач Александр Ройхель, один из лидеров берлинской группы кадетов Лев Эльяшев, сотрудник газеты «Голос России» Алексей Барладьян, соредактор «Руля» Август Каминка, жена журналиста, социал-демократа Семена Португейса Полина Португейс. Согласно некоторым источникам — еще двое или трое.
Убийцы были схвачены и переданы быстро прибывшей на место преступления полиции. Ими оказались два русских эмигранта-монархиста — Петр фон Шабельский-Борк (его задержали в зале) и Сергей Таборицкий (задержали в гардеробе). Схваченный вместе с ними студент Владимир Князевич был отпущен после допроса, когда выяснилась его непричастность к покушению.
На первом допросе в полиции Шабельский и Таборицкий признались, что стреляли оба. На суде, состоявшемся в июле, Шабельский попытался выгородить своего товарища, утверждая, что тот не стрелял и даже не имел при себе оружия. Кроме того, Шабельский утверждал на суде, что не имел намерения убить Милюкова, а хотел сначала проверить, не отказался ли тот от своих взглядов: «От заключительных слов Милюкова мне бросилась кровь в голову, и я не помню, как побежал вперед, как стрелял».
Присяжные заседатели признали Шабельского виновным в покушении на убийство П. Н. Милюкова с заранее обдуманным намерением. Таборицкий был признан виновным в умышленным нанесении В. Д. Набокову тяжких ран, приведших к смерти, а также в соучастии в покушении на убийство Милюкова. 8 июля 1922 года Шабельский-Борк был приговорен к 12 годам тюрьмы, Таборицкий — к 14 годам.
Суд не нашел доказательств существования какого-либо заговора монархистов. Было признано, что преступление было совершено по мотивам личной ненависти. Некоторые историки подвергают это сомнению.
Так, Александр Давыдов в статье «Предыстория и развитие трагедии: террористический акт 28 марта 1922 года в Берлине» («Россия XXI», №4 за 2014 год) выдвинул версию, что Шабельский и Таборицкий через полковника Федора Винберга были вовлечены в разветвленный заговор монархистов, планировавших убить ряд известных кадетов.
С Винбергом оба подсудимых познакомились в «Крестах», где сидели по обвинению в принадлежности к «монархической организации Пуришкевича».
Хотя Шабельский-Борк и Таборицкий попали в одну из худших тюрем Германии — в Бранденбурге-на-Хафеле,— им были обеспечены неплохие по сравнению с другими заключенными условия содержания. Историк Игорь Петров в статье «»Все самочинцы произвола…»: подлинная биография Сергея Таборицкого», опубликованной в журнале «Неприкосновенный запас» (№6 за 2018 год), так описал их заключение: «У них практически не было ограничений на переписку и визиты посетителей, в камерах имелись книги, иконы и даже фотоаппарат. Обоих регулярно осматривали врачи, а в 1924 году Таборицкий был отправлен для лечения «под честное слово императорского офицера-кавалериста» в городскую больницу Бранденбурга… Арестантов также опекали благотворители, в первую очередь мюнхенский коммерсант Вильгельм Корнель и вдовая графиня Элизабет фон дер Гребен. Именно она уже в ноябре 1923 года подала первое прошение о помиловании. Его с энтузиазмом поддержал директор тюрьмы…» В 1926 году митрополит Киевский Антоний, глава русской церкви за границей «обратился к рейхспрезиденту Паулю фон Гинденбургу, чуть не дословно повторяя аргументацию самого Шабельского: «Пареньками двигал вовсе не злой умысел, а рыцарская месть за оскорбленную Милюковым и Набоковым честь императрицы»».
К просьбе о помиловании присоединился епископ Берлинский Тихон. Срок наказания был снижен: Шабельскому-Борку до 8 лет, а Таборицкому до 9 лет. Но уже весной 1927 года оба были выпущены на свободу.
Петр Шабельский-Борк (настоящая фамилия — Попов) в период правления нацистов работал секретарем Управления по делам русской эмиграции (УДРЭ). Эта организация была создана в 1936 году по инициативе гестапо для контроля за жившими в Германии выходцами из России и занималась проверкой их политической благонадежности и чистоты происхождения. После войны эмигрировал в Аргентину. Сотрудничал с эмигрантским журналом «Владимирский вестник», издававшимся в Сан-Паулу (Бразилия). Скончался в 1952 году. После его смерти Сергей Таборицкий опубликовал во «Владимирском вестнике» некролог под напыщенным заголовком «Царскому певцу и паладину — Петру Николаевичу Шабельскому-Борк».
Сергей Таборицкий в 1932 году подал прошение о получении гражданства рейха и после трех отказов все-таки получил его, с четвертой попытки, в 1938 году. Еще до получения гражданства он был членом штурмового отряда Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП). Таборицкий также работал в УДРЭ, но на более высокой должности, чем его приятель,— был заместителем начальника организации.
В феврале 1940 года Таборицкий подал заявление о вступлении в НСДАП, в апреле 1942-го был принят в партию задним числом (с даты подачи заявления) и получил членский билет №8764347.
Делая нацистскую карьеру, Таборицкий выдумал себе фальшивую биографию, скрыв в первую очередь тот факт, что его мать Анна Владимировна была крещеной еврейкой и до принятия православия носила имя Ханна Вульфовна Левис, а фамилия ему досталась от первого мужа матери — иудея Вульфа Айзиковича Таборисского (в написании фамилии были разночтения). После войны вел затворнический образ жизни, скончался в 1980 году.
Слова сына
В апреле 1922 года Владимир Владимирович Набоков написал стихотворение
«Пасха. На смерть отца»:
Я вижу облако сияющее, крышу
блестящую вдали, как зеркало… Я слышу,
как дышит тень и каплет свет…
Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня
сияет влажный мир, грядет весна Господня,
растет, зовет… Тебя же нет.
Но если все ручьи о чуде вновь запели,
но если перезвон и золото капели —
не ослепительная ложь,
а трепетный призыв, сладчайшее «воскресни»,
великое «цвети»,—- тогда ты в этой песне,
ты в этом блеске, ты живешь!..
Владимир Дмитриевич Набоков похоронен на русском кладбище в берлинском районе Тегель.
По материалам: kommersant.ru
